Исследовательский корабль "Калипсо" двигался в черной пустоте между орбитами внешних планет нашей системы, там, где Солнце кажется пятидесятиваттной лампочкой. Задачей "Калипсо" было, осуществляя общее наблюдение за этим сектором, защищать транспортные корабли от космических пиратов (они ещё существовали в то время), прибежищем которым служили спутники планет и астероиды.

      Командовал кораблем молодой Мимото, происходивший из древнего японского рода, закадычный друг Марсуфа с тех пор, как последний подарил родному городу Мимото знаменитый "цветок Марсуфа"; цветок этот, найденный на далекой планете, Марсуф, чтобы украсить им флору Земли, питал на обратном пути собственной кровью.

      Итак, "Калипсо" несся по космосу, когда Мимото сказал:

      — На экране локатора планетоид. Наверное, Лимия.

      — А почему бы нам на неё не сесть? — спросил Марсуф. — Вдруг там гнездо пиратов?

      — Исключено. Она совсем ровная, и на ней только трава. Марсуфу вспомнились разговоры о Лимии, которые он как-то услышал в одной из таверн космопорта. Планетка приблизительно размером с Луну, вращается вокруг своей оси медленно, и почему-то, хотя она так удалена от Солнца, у нее почти земная атмосфера, земные температуры, и вся она один сплошной зеленый луг.

      И еще он вспомнил прочитанный когда-то хранящийся в архиве отчет. Там высказывалось предположение, что планету согревает внутренний источник тепла.

      — Давай сядем, Мимото,— сказал Марсуф.— У меня чувство, что надо сесть.

      В конце концов, хотя и очень неохотно, командир согласился. Он знал, что Марсуф, слава которого гремела повсюду, был нечто большее, чем обыкновенный искатель приключений. То есть там, где появлялся Марсуф, приключений всегда хватало, но они неизменно рождали что-нибудь ценное, хотя бы стихотворение или еще одну легенду, которую станут рассказывать с упоением. И у Марсуфа, хотя он никогда её не показывал, была ещё таинственная красная карточка, наделявшая его почти неограниченной властью. Её вручил ему президент объединенной Земли, когда Марсуф после одного приключения доставил на Землю "живую воду" (возможно, мы когда-нибудь расскажем эту историю).

      Мимото отдал необходимые приказания, но только после того, как предупредил Марсуфа:

      — Мы сделаем то, что ты хочешь. Но у нас только пятнадцать дней. Через месяц мы должны быть на Посейдоне.

      Через два дня они вышли на орбиту вокруг Лимии. Ещё через день корабль все ещё делал витки вокруг планеты, а автоматические зонды, как обычно, собирали данные об атмосфере и поверхности космического острова. Марсуфу по его просьбе рассказывали о том, что видно на телевизионных экранах.

      — Странная планета,— заметил эколог Орсон. — Температура здесь держится все время на восемнадцати градусах Цельсия, и это в трех миллиардах километров от Солнца!

      — Не иначе как у нее центральное отопление, — пошутил кто-то.

      — Ну что ж,— сказал командир.— Похоже, никакой явной опасности нет. Давайте спускаться и выходить наружу.

      — Нет, — возразил Марсуф. — Спущусь и выйду только я.

      — Марсуф, прошу тебя! — взмолился Мимото. — Уже семь месяцев как мы не вылезаем из этого стального гроба, дышим регенерированным воздухом, питаемся концентратами. Нам всем хочется немного размяться.

      — Нет, пока нельзя. Я должен быть на планете один.

      — Но хоть скажи мне, что ты задумал.

      — Хочу послушать, как растёт трава.

      Когда спасательный бот высадил Марсуфа на поверхность Лимии, старый поэт упал ничком и уткнулся лицом в траву. Он, хотя больше половины жизни провел в космических кораблях, страшно любил ощущать под ногами твердый грунт и дышать естественным воздухом.

      Если говорить правду, никакого заранее разработанного плана у Марсуфа не было. Он вспомнил стихи Уолта Уитмена, воспевающие Землю, затосковал по её зеленым холмам, и ему захотелось сочинить стихотворение под названием "Крик в безмолвии". Предполагалось, что кричать будет он, а безмолвствовать планета.

      Повалявшись в траве, Марсуф сообщил на "Калипсо" по радио о своём благополучном спуске. Потом, разобрав на ощупь свои вещи, устроил нечто вроде лагеря. А попытавшись составить себе какое-то представление о месте, где находится, удостоверился лишь, что грунт ровный, трава густая и мягкая, а воздух для человека вполне пригоден.

      Было известно, что Лимия делает полный оборот за тридцать пять земных часов. Хотя Марсуф был слепой, дневной свет и ночную тьму глаза его различали, и, когда стемнело, он лег спать.

      Когда Марсуф проснулся, был уже день. Солнце было далеко-далеко, а холода не чувствовалось. Марсуф стал щупать траву, которую примяло его тело. В грунте под собой он обнаружил углубления, начал их ощупывать, и оказалось, что они повторяют форму его тела. Он понял: именно благодаря этим углублениям тело у него не ноет, как ноет оно у человека, долго лежавшего на голом полу.

      Марсуфу захотелось есть, и он изжарил на инфракрасной походной плитке кусок мяса, испек хлеб из самой лучшей пшеничной муки и сварил себе стакан хорошего кофе. Вдыхать запах приготовленной пищи на этой безлюдной планете было необыкновенно приятно. На десерт Марсуф закурил настоящую гаванскую сигару. Вполне довольный жизнью, он запел песни, написанные на его слова.

      Когда, несколькими часами позже, на "Калипсо" пожелали узнать новости, Марсуф ответил односложно:

      — Работаю.

      В середине дня, ощутив некоторую усталость, Марсуф решил вздремнуть и, положив голову на траву, лег. Он уже засыпал, когда ему показалось, что, кроме его собственного дыхания, слышен еще какой-то звук. Вполне естественно: ведь шуршание траве так же свойственно, как скрип — дверным петлям, мычанье — коровам, свист — ветру. Однако на Лимии не было и намека на ветер. Значит, трава шевелится или потому, что ей так хочется, или потому, что кто-то или что-то её шевелит.

      Марсуф вслушался. Временами трава переставала шуршать, и тогда воцарялась мертвая тишина. Потом все повторялось. Заинтригованный, Марсуф положил на траву руку и почувствовал, как трава мягко её отталкивает.

      Марсуф вырвал несколько пригоршней травы, понюхал её, но ничего нового таким способом не узнал. Да, это была трава, сомневаться в этом не приходилось, но довольно странная: в ней совсем не было влаги. Вырванная, она очень скоро становилась вялой, но не съёживалась.

      — Не вы, случайно, обитатели этой планеты? — спросил у травинок Марсуф.

      Ответа не последовало, и он проделал новый опыт. Сунул в траву тлеющий конец сигары, а потом потрогал это место. Нащупал там голый кружок диаметром с обручальное кольцо: очертания были совершенно четкие. Никакой обгоревшей травы Марсуф обнаружить не смог, зато по периметру кружка она оказалась гуще, чем в любом другом месте. Как ни трудно было в это поверить, но трава убежала от огня в стороны!

      "Хорошенькая проблемка, ничего не скажешь! — подумал Марсуф. — А я-то надеялся, что отдохну спокойно и никаких головоломок не будет!" Чутье старого исследователя, отточенное сорока годами приключений, говорило ему, что надо продолжать эксперименты. Он стал снова ощупывать грунт вокруг себя и обнаружил, что трава гуще и вокруг доставленных вместе с ним предметов.

      Марсуф задумался. Кто знает (в конце концов он в своих путешествиях по другим мирам встречал вещи и более странные), может, у травы на Лимии и в самом деле какие-то особые качества — например, способность передвигаться.

      Как жаль, что у него нет пары хороших глаз и сильной лупы! Он взял нож, вырезал кусочек дерна площадью в несколько квадратных сантиметров и стал его нюхать и ощупывать. В дерне было много песка, и грунт абсолютно ничем не пах. Никаких насекомых или червей, по-видимому, не было. Что же касается травы, то она, как он теперь понял, не росла пучками, как земная. У каждой травинки был свой маленький корешок, тонкий как нитка, но довольно длинный.

      Марсуф связался с "Калипсо" и попросил, чтобы корабль перешел на орбиту в ста двадцати милях над поверхностью и подобрал его. Оставив снаряжение на месте, зато взяв с собой образцы травы и грунта, он взлетел на спасательном боте и вышел на указанную им орбиту; через несколько часов его там без труда подобрал корабль.

      — Ты заметно позеленел, — приветствовал его Мимото. — Нашел что-нибудь интересное?

      — На этой планете происходит что-то, чего я никак не могу понять, — начал Марсуф. — Не трава ли единственный обитатель этой планеты? Не разумна ли она?

      — Чем вызваны эти вопросы?

      — Тем, что она перемещается сама по себе — убегает от того, что ей причиняет ущерб, например, от огня. Мигрирует на несколько сантиметров в сторону — целиком, вместе со своими корешками. Оставим в стороне вопрос о том, чувствует земная трава боль или нет: важно, что бегство для нее физически невозможно. Так вот, здесь трава ведет себя совсем иначе. И я заметил, что она любознательная. Во всяком случае, она исследует запах, размеры, вкус моих вещей. Даже шуршит, хотя ветра нет.

      А между специалистами, исследовавшими доставленные Марсуфом образцы, разгорелся жаркий спор. Одни считали, что трава эта пластмассовая, неживая; другие говорили, что нет, живая, только вещество, из которого она состоит, на Земле не встречается. Что касается грунта, то он тоже оказался необычным: вроде бы кремнезем, однако ни бактерий, ни каких-либо органических остатков в нём нет.

      — Планета будто выкупана в пениоллине, — сказал один из ученых, — а грунт, по сути, измельченное стекло.

      Решено было продолжать исследования, тем более что до конца срока пребывания на планете оставалось двенадцать дней.

      — Если они разумные,— сказал Марсуф,— нужно попытаться вступить с ними в контакт.

      — Каким образом?

      — Через посредство сигналов, развертываемых на поверхности Лимии, или звуковых. Руководить операцией буду я. Мне только нужны два помощника.

      Вместе с ботаником Альваресом и инженером-акустиком Лаконидесом Марсуф вернулся в свой лагерь на Лимии; с собой он взял все, что, как он считал, может ему там понадобиться.

      Все в лагере было так, как он оставил, только трава вокруг стала гуще и выше. Воспользовавшись несколькими ещё остававшимися часами дневного света, товарищи Марсуфа начали претворять в жизнь его план.

      С помощью разбрызгивателя краски они нанесли на траву разные геометрические фигуры: окружность, треугольник, различные углы, теоремы Евклида... Краска была белая. Когда работа была закончена, все трое улеглись спать.

      Гипотеза Марсуфа была очень проста. Языков и форм письменности у землян много. Но одинакова, или, во всяком случае, должна быть одинаковой везде во Вселенной истина, что в круге 360 градусов, а в его половине 180, и что если его разделить на четыре равные части, получатся четыре прямых угла. И величина угла не изменится, как бы мы ни удлиняли его стороны. И вычисление протяженности, площади, объема — дело элементарно простое для любой цивилизации.

      Когда наступил девятый день пребывания "Калипсо" на Лимии, оказалось, что надежды Марсуфа оправдались.

      Трава, на которую легла краска, "убежала" со своих мест, и теперь фигуры были прочерчены голым грунтом. Но рядом их повторяла более высокая и густая трава. Это подтвердили фотографии, снятые со спасательного бота.

      — Невероятно, — сказал, рассматривая снимок, Альварес.

      — Согласен, — пробормотал Лаконидес,— но, на мой взгляд, это не разрешает проблему. Трава имитирует, и только.

      - А это легко проверить. Предпримем еще один шаг.

      — Какой?

      — Неправильно поставим задачу или оставим какую-нибудь фигуру незаконченной.

      В конце концов они решили изобразить ряд чисел; количество палочек около каждой цифры показывало, какому числу она соответствует. Рядом с цифрами Альварес и Лаконидес начертили на траве несколько геометрических задач с заведомо неправильными решениями.

      Через несколько часов ожидаемое чудо свершилось. Рядом с неправильными решениями, нанесенными на траву белой краской, фигуры из выросшей за это время более высокой и густой травы показывали правильные. Альварес и Лаконидес радовались как дети. Марсуф, однако, притих и казался озабоченным.

      — Что с тобой, Марсуф? Разве ты не рад, что оказался прав?

      — Возвращаемся на "Калипсо". Кое-что мне очень не нравится.

      Оказавшись снова в корабле, Альварес и Лаконидес изложили выводы, к которым пришли.

      — Может, и Марсуф выскажет нам свои соображения? — предложил Мимото.

      — Они очень простые,— сказал Марсуф.— Мы обнаружили на Лимии разумную жизнь. Но что конкретно она собой представляет, в чем воплощена? В траве? Но тогда это нечто вроде муравейника, только зеленого... Многомиллионный коллектив, спаянный настолько, что улей или муравейник должны умереть от зависти. Но только я думаю, что на самом деле всё обстоит иначе. Для чего океану травы математика? У неё могут быть неизвестные нам чувства, иной, нежели у нас, обмен веществ, но поскольку ей не нужно строить дома и изготовлять колеса, она не может знать о принципах, на которых эти виды деятельности основаны.

      — Из этого следует, что на планете обитает кто-то ещё, не так ли? — сказал Мимото.

      — Совершенно верно.

      — А это означает, что мы даже не сдвинулись с места, — заключил Мимото.

      — Нет, сдвинулись,— возразил Марсуф.— Мы знаем теперь нечто очень важное. Кто бы ни были разумные обитатели этой планеты, они хотят с нами установить контакт. Иными словами, они не агрессивны. Больше я пока ничего говорить не стану, — закончил Марсуф. — Нужно продолжать эксперименты и найти способ общаться по-настоящему с лимийским разумом, научив их нашему языку. Лимия скрывает в себе тайну, и мы обязательно должны её разгадать. Когда это произойдет, мы сможем что-то предпринять дальше. Речь, по сути, идет о том, чтобы продолжать делать то, что мы уже делаем: рисовать краской знаки на траве. Но теперь — используя слова. И для того, чтобы обитателям Лимии легче было разобраться, мы воспользуемся древней азбукой Морзе. Рядом с вычерченной на траве буквой "А" мы изобразим точку и тире, и так будут даны эквиваленты и для всех остальных букв нашего алфавита. Точки и тире лимийцам воспроизводить будет легче, чем начертания букв.

      — Хорошо,— сказал Мимото, — я сообщу на Землю, что мы задерживаемся.

      Эксперимент Марсуфа закончился неудачей. Руководимая им группа несколько раз написала белой краской на огромном участке поверхности Лимии алфавит Земли с его эквивалентами в азбуке Морзе, а потом длинное послание, где говорилось: "Мы жители планеты Земля, третьей от звезды, которую мы называем Солнцем. У нас есть средство передвижения — корабль, на котором мы сюда прибыли. Мы пришли с миром, но если на нас нападут, мы можем применить оружие, которое уничтожит эту планету. Мы хотим узнать, существует ли здесь разумная жизнь, и если да, то похожи ли на нас её носители своим обликом и образом жизни. Мы нарисовали для вас знаки, передающие нашу речь. Каждый знак обозначает отдельный звук, а группы звуков, слова, несут в себе информацию. Например, слово МИР значит, что мы никому не причиняем вреда. Кто вы? Ответьте тем же способом, каким мы обратились к вам".

      Но никакого ответа на это послание получено не было.

      ...Через сорок восемь часов, когда корабль уже удалился от Лимии на немалое расстояние, Марсуф влетел к Мимото с радостным криком:

      — Понял, понял! Мы не умнее грудных младенцев. Поворачивай скорей назад!

      — Невозможно, горючего уже немного, и, если мы вернемся сейчас, нам потом не хватит его на обратный путь. А что такое ты понял?

      — Да то, что мы неправильно написали свое послание.

      — А как, интересно, нам надо было его писать?

      — Нужно, — сказал Марсуф,— представить себе заркало. В нем все наоборот — левое становится правым, а правое левым. Что происходит, если ты пишешь снаружи на стекле окна и хочешь, чтобы это прочитали внутри? Если ты пишешь так, как мы пишем обычно на бумаге, тот, кто внутри, видит все написанным наоборот. Это и произошло на Лимии. Мы писали так, как если бы наше послание должны были читать снаружи, сверху. Ну а что, если его должны читать с другой стороны, снизу? Надо возвращаться немедленно.

      — Марсуф, ты сошел с ума.

      И тогда Марсуф достал свою красную карточку.

      — Сейчас я представляю верховную исполнительную власть Земли. Приказываю тебе вернуться на Лимию. И они вернулись.

      На траве снова написали то же самое послание, но на этот раз зеркально.

      Лимия совершила еще один оборот вокруг своей оси, и земляне увидели четко написанный травой на траве ответ обитателей Лимии. Его текст до сих пор хранится в архивах Земли, его не раз перепечатывали в руководствах по истории, но гораздо известнее его свободное стихотворное переложение, сделанное Марсуфом:

Наконец-то вернулись вы, существа из космоса,
Мы с бесконечной печалью смотрели, как вы удаляетесь.
Неужели кончилась наша беседа?
Потерявшим надежду, в одиночестве затерявшимся,
Так и блуждать нам вечно по темным дорогам?
Мы мориа с умершей планеты.
Мы живем в своём корабле, как вы в своём.
Мы разумны и ищем братьев.
Друзья, придите, услышьте нас.

      Потом в траве установили чувствительные микрофоны, и всё стало проще. Марсуф попросил у лимийцев, мориа, разрешения для "Калипсо" сесть, и такое разрешение дали. Гораздо труднее оказалось ему уговорить Мимото, который доказывал, что почти все горючее уйдет на посадку и последующий взлет, а на возвращение не останется. Марсуф же уверял его, что никаких трудностей с возвращением не будет.

      Марсуф вел с лимийцами долгие устные беседы. Часть того, что он узнавал, он пересказывал Мимото и остальным членам экипажа, но кое о чём помалкивал.

      По его словам, обитатели Лимии живут внутри её; они гуманоиды, то есть строением тела напоминают человека, но величиной превосходят его раз в пять. У них огромная голова, огромный мозг внутри её, а нижние конечности почти атрофированы. Средняя продолжительность жизни у них около двух тысяч земных лет, а рождаемость очень низкая, так что цивилизация их идет к упадку. Хотя мыслительный потенциал их огромен, они деморализованы, и будущее их страшит. Планета Мориа, где развилась их цивилизация, находится у двойной звезды 61 Лебедя. В солнечной системе они оказались потому, что много лет назад приняли направленные и регулярно передаваемые на волне длиной в 21 см сигналы; ученые планеты Мориа пришли к выводу, что сигналы эти исходят от разумных существ. Альваресу, когда он об этом услышал, сразу вспомнился так называемый "проект ОЗМА", осуществленный в 1960 году астрономом Дрейком, пославшим к звездам сигналы именно на этой волне в надежде на то, что они будут приняты каким-нибудь инопланетным разумом.

      Планете Мориа угрожала космическая катастрофа, и обитателей ее очень обрадовали сигналы другого разума. Сразу же начались работы по превращению одного из естественных спутников планеты в огромный космический корабль; изнутри спутника была удалена часть породы, а в образовавшейся гигантской полости была размещена аппаратура, позволявшая переоборудованному спутнику самостоятельно передвигаться в космосе. На этом исполинском корабле мориа собирались отправиться к точке, откуда шел к ним сигнал.

      К несчастью, сигналы прекратились. Однако новая цель наполнила смыслом жизнь мориа, и от своего намерения они теперь уже не могли отказаться. И наконец настал миг, когда "Малая Мориа" с двумя тысячами пассажиров на борту ринулась в открытый космос на поиски планеты, посылавшей сигналы. Уже пятьдесят лет, как они блуждают по космосу. Сравнительно недавно они обнаружили эту звезду, Солнце, вокруг которой обращается девять планет. Приборы улавливали теперь разнообразные радиосигналы с различных тел солнечной системы (в основном переговоры космических кораблей с базами), и мориа стало ясно, что они натолкнулись на цивилизацию, созданную неизвестными им разумными существами. Выяснив условия жизни на Земле, они воссоздали их, как могли, на поверхности своего планетоида и стали ждать гостей.

      Потому первая же экспедиция, побывавшая на Лимии, и обнаружила странное сходство природных условий на новооткрытой небольшой планете с земными: чтобы не напугать членов экспедиции, мориа решили, что своего присутствия ничем не выдадут. Экспедиция улетела, и мориа стали ждать следующей. Прибытие "Калипсо" оживило их надежды. Они попытались через посредство Марсуфа войти в контакт с новоприбывшими. И их охватила беспредельная грусть, когда они увидели, что корабль улетает. Мысль о том, чтобы снова отправиться блуждать по открытому космосу, потерпев неудачу здесь, их ужасала. И вдруг — о, радость! — "Калипсо" вернулась.

      И теперь мориа намерены вступить в общение с человечеством. Да, их наука и техника далеко опередили науку и технику Земли, однако они видят, что земляне полны энергии и любознательности. Если все люди, или хотя бы половина их, такие, как Марсуф, мориа хотелось бы стать их друзьями. Что до "травы", то она синтетическая, и они по желанию могут заставить ее расти или перемещаться по поверхности "Малой Мориа". Имитации более крупных видов растительности им создать не удалось; в то же время они знают, что, кроме травы, на Земле растут деревья, цветы и разные другие растения, и хотели бы получить их семена.

      Дни шли, и однажды Мимото преградил дорогу Марсуфу:

      — Марсуф, больше откладывать взлет я не могу. Я получил срочную радиограмму из Управления исследований, и они заявляют: или Мы возвращаемся, или меня разжалуют. Не знаю, хватит ли нам горючего, чтобы вернуться, но откладывать возвращение мы больше не можем.

      Марсуф расхохотался, потом взял Мимото за плечи и сказал:

      — Нет, ты вправду не понимаешь?

      — Что я должен понимать? Что мы исследовали Лимию и сделали сенсационное открытие? Да, сделали. Но наш корабль разведочный, он не предназначен для длительных исследований. Другие прибудут после нас и завершат работу, которую мы начали.

      — Да, теперь я вижу, что ты и впрямь не понимаешь. Хорошо, иди к штурману — пусть измерит расстояние между Землей и нами.

      Озадаченный Мимото отправился к штурману. Вскоре он вернулся, держась за голову.

      — Но этого быть не может! Расстояние сократилось на треть!

      — Совершенно верно. Потому я и говорил, что ты не понимаешь.

      — Не понимаю чего?

      — Что ты на космическом автобусе.

      — Автобусе?..

      — Да. Лимия, как называем её мы, "Малая Мориа", как называют её они, не что иное как автобус, и он везет нас домой. Я договорился об этом с ними.

      — Не может быть!

      — Однако это именно так. Мы привыкли к нашим кораблям, а самые большие среди них не длиннее трехсот метров и не шире пятидесяти. И нам даже в голову не приходит, что кто-то мог превратить в корабль планетоид величиной с Луну.

      — Невероятно! Что мы скажем на Земле, когда там увидят, что мы прибыли на этом чудовище? Можем ли мы, коли на то пошло, быть уверены, что намерения у этих мориа мирные?

      — Не волнуйся, можем. Я допускал, что это новый троянский конь. Но цивилизация мориа очень старая, они теряют интерес к жизни. Им нужны наша энергия и какая-нибудь цель, ради которой им снова хотелось бы жить.

      — Что же могло бы стать этой целью?

      — До чего же туго ты соображаешь, Мимото! Цель и заключается в том, чтобы быть автобусом. Сколько мы говорили о том, что труднее всего для перенаселенной Земли найти способ доставлять переселенцев на пригодные для человека новооткрытые планеты; как ни много у нас кораблей, доставить хотя бы один миллион человек вместе с машинами и запасами продовольствия на другую планету — задача огромной трудности. Так вот: Лимия может за один рейс перевезти пятьсот миллионов человек. На ней не хватает воды, но мы можем создать искусственные озера. И даже после этого на поверхности её останется свободная площадь, почти равная площади бывших Соединенных Штатов.

      Мимото, хоть и ошеломленный услышанным, вынужден был признать, что Марсуф прав.

      — Придется, конечно, решать много технических проблем. Может быть, стоит вывести Лимию на орбиту Луны, но в противоположной Луне точке. Перевезти на Лимию пятьсот миллионов человек будет нелегко, но все равно несравненно легче, чем доставлять их к месту назначения на наших кораблях партиями по пять тысяч. В конце концов, это проблемы чисто технические, и на Земле их разрешат.

      — А захотят ли мориа?

      — Мориа заключат с нами соответствующий договор, если мы согласимся выполнить два довольно простых условия: во-первых, уступим им для заселения какую-нибудь из открытых нами планет (подходящую для них, конечно), а во-вторых, предоставим нужные им предметы и сырье из тех, которые производят и добывают на Земле. Особенно их интересуют растения...

      Стоило, очень стоило посмотреть на лица людей, когда Лимия приблизилась к Земле настолько, что её можно было принять за вторую Луну, и тем более, когда они узнали, что привел её к Земле Марсуф и этому небесному телу уже дано название "Звездный автобус"! И поскольку нет смысла описывать здесь, как протекали долгие и трудные переговоры между мориа и землянами, скажем только, что исходом их и те и другие были очень довольны, и "Звездный автобус" с тех пор совершил уже три рейса, перевезя на другие планеты более миллиарда человек.